– При чем здесь Кавказ? – нахмурился Зяблик.

– Сейчас узнаете… Не доезжая горы Арарат, у этой брички сломалось колесо. А запасного, как на грех, не имелось. Вот Пушкин и посылает своего кучера на поиски колеса. Денег с собой дал. Приходит кучер в кузницу и, как может, излагает местным мастерам просьбу. Дескать, вы мне колесо, а я вам деньги. Те его выслушали и в том смысле отвечают, что денег им не надо. Если хочешь, рассчитывайся задницей. Пришлось бедному кучеру снимать штаны. А что делать? Зато после этого случая, увековеченного Пушкиным, он не то что колесо, а даже запасную оглоблю с собой брал… Это я к тому говорю, что орудие должно нас здесь дожидаться. В запасе. На консервации. Не исключено, что придется вернуться. Плешаков, может, и дурак был, когда Киркопию присоединял, зато тот дважды дурак, кто Будетляндию присоединить не пытается.

– Чтоб я так жил, – сказал Зяблик. – Этот фраер иногда может красиво выражаться.

– Слушайте, а что такого необыкновенного было в заднице того кучера? – поинтересовалась Верка.

– Про то надо у Пушкина спросить, – важно ответил довольный собой Смыков.

– Какой имеш-мимеш долгий получается… – страдальчески сморщился Толгай. – Ашау пора… Кушать…

– Нет уж! – запыхтел Цыпф. – Имеш-мимеш еще долгим будет. Нельзя здесь кирквудовскую пушку прятать! аггелы уже охотятся за ней! Я уверен! Многие из тех, кто все видел, живы остались! Не исключено, они и сейчас продолжают следить за нами. Убедившись, что мы оставили пушку в Будетляндии, аггелы начнут ее поиски. И пока не найдут, не успокоятся. Даже если мы зароем ее на три метра под землю.

– Найдут они ее, а что дальше? – пожал плечами Зяблик. – Пусть подавятся. В кого здесь стрелять? В этих деток-кошмариков? Так им, наверное, кирквудовская энергия, что мне – чифирь.

– Вы не понимаете! – Цыпф горячился все сильнее и сильнее. – Стрелять можно куда угодно! Вверх! Вниз! В сторону! Мы же не знаем дальности действия этого оружия! А вдруг оно способно перебросить сгусток кирквудовской энергии на бесконечно большое расстояние? Во что может превратить эффект антивероятности то, что находится там? – он ткнул пальцем в небесный свод. – Или там, в земных недрах? Ведь результат выстрела каждый раз иной! Страшный, но по-разному! Совершенно непредсказуемый! Можно пробудить такие силы… такие…

– Так ведь потомки наши тех сил не боялись, когда хреновину эту изобретали, – перебил его Зяблик.

– Это было оружие сдерживания, как вы не понимаете! – почти застонал Цыпф. – Вроде как в нашем мире атомная бомба. Все тогда знали, что мощности накопленного боезапаса достаточно для уничтожения планеты и не осмеливались развязать глобальный конфликт. Так и здесь…

– Спор наш, братцы вы мои, не по существу, – по всему было видно, что Смыков имеет на руках такой козырь, который перешибет все другие карты. – Слушайте сюда. Мы упустили одну существенную деталь. Пушкой-то этой знаменитой умеет пользоваться один только товарищ Цыпф. Монополист, так сказать, в чистом виде. И кто бы пушку здесь ни нашел, воспользоваться ею он не сможет… И зря вы, Лева, простите, забыл ваше отчество, кипятитесь. Большие возможности перед вами открываются. Я бы даже сказал: безграничные! Если из пушки действительно можно до Кастилии или, скажем, до Лимпопо достать, то вы всем миром править будете.

– А ведь ве-е-рно! – Верка глянула на Цыпфа, приложив ладонь полочкой ко лбу. – Левушка, когда большим человеком станешь, не забывай, зайчик, обо мне. Банки тебе буду ставить и пятки чесать. Опыт имею.

– Нет, братва, что-то здесь не то, – покачал головой Зяблик. – Недоговаривает Лева всей правды… Он мужик ушлый и любую врозможную заморочку заранее должен был предусмотреть. Знаю я его. Выходит, упустили мы какую-то каверзу из виду. Так, Лева?

– Господи, неужели это так трудно понять, – Левкин запал прошел, и сейчас он выглядел усталым и печальным. – Допустим, я имею власть над кирквудовской пушкой… Но ведь и надо мной самим кто-то может взять власть.

– В смысле? – насторожился Зяблик.

– Без смысла. Человека заковывают в кандалы, раздевают и начинают жечь железом. Или подвешивают за ребро на мясницком крюке. Или сажают в бочку с крысами. Или все это на его глазах делают с другим человеком, очень дорогим для него… А я не Джордано Бруно и даже не Зоя Космодемьянская. Я боюсь смерти, я боюсь боли… Я многого боюсь… Теперь вы хоть что-то поняли?

– Поняли, – кивнул Зяблик с кривой улыбкой. – Вот, оказывается, в чем затырка… Короче, если аггелы тебя захомутают…

– Не только аггелы! – Цыпф болезненно скривился. – А вдруг тебе самому захочется стать властелином мира? Или Смыкову? Ведь из меня даже не нужно делать придворного стрелка. Под пыткой я выдам секрет кирквудовской пушки кому угодно… Кстати, стрельба из нее не представляет никаких сложностей.

– Подождите, – насупился Смыков. – Вы, следовательно, предлагаете погубить великое дело по причине личной своей моральной слабости?

– Да не великое дело! А великую беду!

– Лева, не базарь, – погрозил ему кулаком Зяблик. – Зачем такой шорох! Любое дело может бедой обернуться, а беда, в натуре, клевым интересом… Диалектика, едрена вошь… Если сюда побольше аггелов заманить да пришить их всех разом, чистая польза для твоих будущих шкетов обломается.

– А как заманить? – сразу же заинтересовался Смыков.

– Там видно будет, – отмахнулся Зяблик. – Да хотя бы этой самой пушкой. Пустим парашу, что их здесь без счета. Пусть ищут. А потом все гнездо спалим. Вместе с гадами, в нем обитающими. Сразу легче дышать станет.

– Что с вами говорить, – безнадежно вздохнул Цыпф. – Как об стенку горох…

– Тогда голосуем, – Зяблик вскинул вверх расслабленную кисть правой руки. – Я за то, чтобы оставить Горыныча в целости и сохранности.

– Присоединяюсь. – Смыков голосовал, словно пионерский салют отдавал.

Толгай, продолжавший бормотать что-то, касавшееся еды и сна, и даже не пытавшийся вникнуть в суть проблемы, естественно, поддержал своего кумира Зяблика.

Затем все уставились на Верку, голос которой мог оказаться решающим (в том, что Лилечка примет сторону Цыпфа, сомневаться не приходилось).

– Ну что меня глазами едите? – Верка независимо передернула плечами. – Нравлюсь, что ли?

– Ты не выпендривайся, шалава, – сказал Зяблик, недобро прищурившись. – Тут тебе не танцульки и не бабьи посиделки. Тут, может, судьба человечества решается. Поэтому пораскинь мозгами. А потом отвечай. Толком и по совести.

– Ну уж если толком и по совести, то фиг вам, зайчики! – Верка продемонстрировала рукотворное подтверждение своего заявления. – Гнездо вы вражье уничтожить задумали? Когда я еще под стол пешком ходила, на нашей улице случай такой был. Одному дураку, которого крысы замучили, другой дурак посоветовал, как от них избавиться. Верный, говорит, способ. Веками проверенный. Подпали одну и пусти в подполье. При виде ее мук все другие немедленно из дома сойдут. Так наш сосед и сделал. Изловил крысу, облил керосинчиком и поджег. А она, сволочь, не в подполье бросилась, а в сарай, где корова стояла да три пары свиней. Ну, естественно, и сена с полтонны было на зиму заготовлено. Сами догадываетесь, чем все кончилось. Хорошо хоть, убытки сараем и скотиной ограничились. Дом пожарники кое-как отстояли. Примерно такую же штуку и вы здесь устроить собираетесь. Прикончите вы аггелов или не прикончите, это еще вилами по воде писано. А то, что сарай, в котором все мы сено жуем, спалите, – это уж наверняка!

– Браво, – сказал Зяблик. – Бис. Тебе бы в свое время не клизмы ставить, а агитпропом заведовать.

– Запросто! – ответила Верка. – Ну не повезло мне в жизни, что тут поделаешь.

– Три на три, – поморщился Смыков. – Ничья. Окончательное решение откладывается.

– И на какой срок? – немного ожил Цыпф.

– Пока один из нас не передумает. Или пока число голосующих не станет нечетным. Вот так-то, братцы мои!

– А до тех пор?

– А до тех пор будем оставаться на этом месте. Но пушечку извольте сдать нам на ответственное хранение. Чтобы вам лишнего искушения не было. Еще ликвидируете ее в явочном порядке, – Смыков по-отечески грозно уставился на Цыпфа.